ЦК комсомола. У нас было знамя боевое, красное знамя полка, знамя ЦК комсомола и переходящее МК комсомола. В этой делегации была Тамара. Сказали Плотникову, что привезли 10 часов из Фонда Элеоноры Рузвельт, супруги президента США. Плотников меня вызывает и говорит: «Иди и подготовь приказ, а я подпишу». Пришел, спросил, с кем мне готовить приказ. Тамара встает, представляется. Называет свою фамилию. Я тоже представился. Мы с ней сели и стали распределять. Я называл 10 фамилий, она вписывала. Это грамота и часы. Я себя не мог вписать. Пришел командир полка и меня вписал. Так я получил часы и грамоту, написанную будущей моей женой. Почему я согласился быстро поехать в академию, потому что мы с ней с февраля уже переписывались. Нас тогда отправили на фронт. Она письма писала практически ежедневно. Все уже знали. С огневой позиции всегда звонили. Почтальон впоследствии в мирное время стал скульптором – Рэм Бальжак. Его памятник стоит в Мурманске. Первое место занял… Был полковым почтальоном.
Я уехал, а Грибков стал командовать полком. Я приехал в Москву 8 июля, а 17 июля мы пошли в ЗАГС. Почему запомнил? Мы шли к Таганке, там был ЗАГС. Она жила на Крестьянской заставе. А в это время вели пленных немцев по Садовому кольцу. Они шли от Белорусского вокзала по Северному и Южному кольцам Садового к Курскому вокзалу. Мы все это видели. Потом пришли в ЗАГС. Подождите, до двух часов мы регистрируем умерших, а потом уж будем брак регистрировать. Подождали. Зарегистрировались.
Как относились солдаты к своим командирам?
Посудите сами. Я был ранен в голову, меня ведь не бросили. Они ведь под пулями были. Можно было направо, налево поползти подальше от того, кого видят уже немцы. А видели они меня. Видели по фуражке. Солнце как раз садилось, было 5–6 часов вечера. Видимо, от фуражки отблеск, от козырька шел. Не от каски, а от фуражки. И они били. Могли бы бросить, но нет. Один справа, один слева, как они потом говорили, подтянули меня в кусты. Потом вытянули на дорогу, довезли до Орши. Только тогда они пошли в полк.
А связь вы как командир дивизиона держали с пехотным командиром какого уровня?
В зависимости от того, кому я придан. Я вам говорил, что мы не подчинялись пехотным соединениям, мы придавались на период операции. Вот под Орлом я как командир дивизиона был придан командиру 308-й стрелковой дивизии, и я с ним шел.
С командиром дивизии?
Да. А командир взвода управления мой, начальник разведки дивизиона шел с полком. Он впереди. А я с командиром дивизии. Потому что командир дивизии в наступлении принимает решения о том, куда дать огонь. Тем более что в наступлении всего я вез с собой 4–5 залпов. Не более!
Один залп я заряжал. Нарушал все инструкции. Потому что тяжело «студебеккеру»: он расчет везет, еще заряжен, может рама не выдержать. Но заряжали, только когда были уверены, что пойдем по хорошей дороге. Тогда пятый залп у меня получался. А так четыре залпа – и все!
И нас берегли, и применяли там, где действительно нужно. Командир дивизии говорит: «Подать «катюшников»! Давай сюда!» – «Нет, покажите, где пехота». Орет, не орет, а я заставлял показывать расположение пехоты. Ведь командиры не знали свойств «катюш»!
Мне приходилось читать ликбез, буквально ликбез. Командиру дивизии! Не разрешали знакомить с нашим оружием даже командира дивизии! Только командующего армией, и то лично!
До конца войны?
До конца войны. А первые, 41-й – 42-й даже обязан нам был командарм выделять роту охраны. В дивизионах были зенитные пушки. Одна зенитная пушка 37-мм. Она сохранилось в штате до 43-го года, когда уже надежно прикрыла нас авиация, господство в воздухе мы заимели с Курской битвы. Бесспорно. А 41-й – 42-й господство было немецкой авиации. При господстве нашей авиации мы были прикрыты. Танковые корпуса и вот артиллерийские группировки. Переправы прикрывались.
А пристрелочное орудие у вас было?
Не нужно.
То есть исходно в штате она была?
Нет. Пристрелочное орудие выделили только батарее Флерова по незнанию. Его, собственно, почти и не применяли. Потому что все мы быстро разобрались, что при данном рассеивании ошибиться сложно. Теперь обычно ставится задача мне на дивизионный или полковой залп командиром дивизии. Я всегда говорю: «Покажите положение нашей пехоты и где вы видите скопление противника. Мне нужна цель большая, я не стреляю по пулеметам. Для этого у вас пушки есть. Мне цель нужно: скопление пехоты, батальон готовится к атаке – вот это цель. Или выходит танковый батальон на исходные позиции. Или еще что-нибудь такое вроде крупных складов. Вот это – цель!» Эту цель при рассеивании на 20–30 га накроешь без ошибки. Поэтому пристрелочное орудие и не нужно. Большое рассеивание и хорошая карта – все, что нужно. У нас топография в артиллерии преподавалась очень хорошо. Я свободно ориентировался на карте, и превышения цели над батареей хорошо определял.
А насколько эффективен снаряд М-13 против бронированной техники?
Практически не эффективен. Он что может сделать? Наше оружие расхваливают очень-очень напрасно. Наше оружие, вот М-13, осколочно-фугасный снаряд прекрасен, хорош, замечателен при больших не укрытых целях: живая сила, скопление транспорта, танков, большая цель. Это я элементарно накрываю. Почему я хорош? Дело в том, что если привлекать артиллерийский ствольный полк, то командир полка обязательно скажет: «У меня данных этих нет, я должен пристрелять орудия». Если он начинает пристрелку вести, а пристреливают одним орудием, беря цель в вилку, – этот сигнал противнику что сделать? Укрыться. На укрытие дается обычно 15–20 секунд. За это время артиллерийский ствол выпустит 1–2 снаряда. А я дивизионом за 15–20 секунд выпущу 120 ракет, которые идут все сразу. Вот чем хороши РСЗО. Но это было в 41-м – 42-м годах. В 43-м году немцы перешли к позиционной обороне. То есть инженерное оборудование позиций: первая позиция, вторая позиция… Зарылись в землю. И наш снаряд М-13 ничего не мог сделать с этой вот целью. Мы могли хорошо работать по огневым позициям батарей противника: они же не укрыты. Мы хорошо могли давать по большим штабам, которые имеют мощные линии связи.
Вывести управление из строя – это тоже большое дело. Потом резервы, вторые эшелоны, как правило, не укрыты. Это мы можем М-13 давить, а чтобы разрушить позиционную оборону, нужны были другие снаряды, и они появились у нас. Уже в 42-м году появился М-30, а
